Притча об ощипанном петухе или Кто и как пытается полюбить человека

 ГУРБОЛИКОВ Владимир

Есть понятие, которое на первый взгляд, кажется сугубо научным и далеким от нас: антропология. Слово это имеет два корня, в переводе с греческого буквально означает «слово о человеке». Учение о человеке. И парадокс в том, что влияние антропологии на нашу жизнь огромно.
Именно на фундаменте антропологии (личного и общественного восприятия природы человека) выстраиваются межчеловеческие отношения — от отношений в семье и на улице и до огромных социальных катаклизмов, в которых гибнут миллионы.

Антропология — учение о человеке. Но что есть человек? Философы с древности пытались найти точную формулу, пожалуй, не слишком удачно (над чем и пошутил Диоген). Действительно, невозможно двумя словами выразить человеческую суть. Тем не менее в самых разных культурных и религиозных традициях на протяжении человеческой истории присутствовали различные и претендовавшие на цельность, взгляды на человека.

Они очень и очень разные. И конечно же, статья не является каким-то системным или научным их исследованием. Это — всего лишь размышления по поводу нескольких достаточно распространенных пониманий того, что есть человек, какова его ценность и как к нему следует относиться в связи с каждым из этих взглядов.

Трайбализм

Во-первых, это взгляды, вытекающие из родоплеменного сознания, когда считается, что людьми являются только люди одного племени, соседи уже не совсем люди, а чужеземцы, пожалуй, уже и не люди вовсе. Их, этих не-людей, можно называть по-разному, в зависимости от эпохи и культурной традиции. Варварами, «немцами» (то есть немыми, не способными говорить нашей речью), а в наше время, например, «хачиками» (Снова и снова повторяю со страниц «Фомы»: использующим слово «хач» в качестве бранного, надо запомнить, что «Хач» в переводе с армянского означает Крест, а «хачик» — это маленький, нательный, крестик. Также это слово является уменьшительно-ласкательным от имени «Хачатур» — «подающий Крест», — В. Г.), «чурками», «черномазыми» и так далее.

Такие представления о людях (они называются трайбализмом) при всей своей пещерной архаичности вполне себе дожили до наших дней (хотя и были серьезно потеснены другими). И представления эти взрывоопасны, в эпохи социальных потрясений они способны привести к рекам крови. Достаточно посмотреть на современную Африку, где такие родоплеменные взгляды процветают и народ тутси может «с упоением», зверски резаться с народом хуту, причем в резне принимают участие те, кто считают себя христианами и ходят в католический храм.

«Измы» нового времени

Во-вторых, это социальные учения, всяческие «измы» нового и новейшего времени. Коммунизм, национал-социализм, радикальный либерализм. Кажется, что разница между ними огромная, но, приглядевшись, мы все-таки обнаружим общую основу. Прежде всего это убеждение, что человек сам по себе существо замечательное, прекрасное и, во­оруженный правильной теорией, он способен построить земной рай. Бог для такой задачи совершенно «не нужен».

Различие между «измами» — в методике построения такого рая. На вопрос, отчего социальные эксперименты по переустройству общества несут столько издержек и, по сути, не удаются, приверженцы любого «изма» отвечают одинаково: мешают несознательные люди и вредит сознательный враг. Кто же эти враги?

Для германского национал-социализма это были недо-человеки, «унтерменши» (например, славяне) и «враги рода человеческого» (евреи, цыгане). С врагами следовало поступать радикально — вытеснять в отдаленные места или уничтожать физически. Между арийцами действуют более-менее привычные этические нормы, но в отношении народов-изгоев этика не нужна, поскольку это не совсем люди или совсем не люди.

В коммунистической теории враги иные. Это эксплуататорские классы и — что важно! — их пособники. Например, Церковь, которая отвлекает трудящихся от классовой борьбы своими сказками про рай и ад, про грехи и покаяние. Коммунистическая теория отвергает грех как объективную реальность, как составляющую человеческой природы, она ищет причины проблем и трудностей в несознательности одних социальных групп и классово-врожденных пороках других. И представители так называемых эксплуататорских классов (помещики и буржуазия, а в анархизме — еще государственная бюрократия) подлежат перековке или истреблению.

Апофеоз такого подхода — возникшая после октябрьского переворота 1917 года идеология «красного террора». Видный большевистский деятель Мартин Лацис, занимавший высокие посты в ВЧК, так инструктировал рядовых чекистов: «Мы не ведем войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом — смысл и сущность красного террора». И, согласно таким взглядам, часть людей в стране лишалась элементарных человеческих прав. Впрочем, когда новая власть уничтожила прежние классы и сословия, общество заимело иные сложные проблемы. И для объяснения этой ситуации была призвана к жизни теория усиления классовой борьбы в процессе построения социализма.

Что же касается еще одного социального учения, радикального либерализма, то он не просто отвергает представление о грехе, а возводит грех в достоинство, точнее, в естест­венную, неотъемлемую черту человеческой природы. Общество — ради главной цели, освобождения личности — должно на всех уровнях признать особое, фундаментальное право за любой человеческой похотью, поскольку это не извращения вовсе, а якобы как раз реализация естественных и законных стремлений индивида. И врагом объявляется любой приверженец той традиции, в которой признается наличие греха, любой «унылый натурал», приверженец традиции — будь то традиция культурная, семейная, гендерная, нравственная, религиозная. Все такие взгляды объявляются мракобесием, а их носители — вредными, опасными людьми.

Антропология Церкви

И, наконец, есть третий, библейский взгляд на человека, на котором базируется и собственно христианская антропология. Согласно ей, человек немыслим вне своих отношений с Богом. Отношения эти сложились трагически по вине самого же человека, но могут быть исправлены. Грех, проистекающий из повреж­денности человеческой природы, свойственен любому человеку, независимо от любых внешних обстоятельств — национальности, расы, социального происхождения, убеждений. И цель жизни — в преодолении греха и преображении природы, где человек вновь обретает единство с Богом.

Христианство с самого своего появления заявляло об универсальной и полной любви к человеку. Любому человеку. Достаточно вспомнить евангельскую притчу о добром самаритянине и не только ее. Прямым текстом об этом говорит и апостол Павел в послании к колоссянам о мире, где нет ни еллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но всё и во всем Христос (Кол 3:11).

Христианская антропология исходит из того, что Бог любит всех, соединяет всех, пытается спасти каждого, какие бы страшные грехи ни отрывали того или иного человека от Творца. Высшая ценность в христианстве — человеколюбие, и касается оно любого, а не только каких-то «правильных» людей. Что же до врага, то враг есть — но не внешний, а внутренний. Враг — это грех. Понятие греха может иметь и коллективное измерение (когда, например, разбойники сбиваются в шайку, чтобы грабить людей, или когда власть имущие устанавливают такую систему правления, чтобы обирать всех и каждого), но все же главное измерение греха — личное. Грех может быть присущ любому человеку независимо от чистоты его крови, независимо от добродетелей, которыми он кичится.

В истории были попытки бороться со своим врагом, с грехом, через полное отвержение и уничтожение самого носителя греха, человека. Однако, в отличие от других доктрин, попытка перенести внимание с греха на грешника и решить проблему убийством, казнью, репрессиями, не находит опоры в Евангелии и в конечном итоге Церковью отвергается (при том, что христианство не проповедует пацифизм). В основу ставится принцип: «Ненавидь грех, а не грешника».
Как отвечает христианская антропология на вопрос о человеческом счастье? Диалектически. С одной стороны, пока люди не соединятся в Боге, идеальные отношения создать не удастся. Человек будет так или иначе подвергаться действию греха. Однако, с другой стороны, через личное покаяние и соединение всех в Церкви возможно увидеть плоды покаяния уже в этом мире, непосредственно здесь и сейчас соприкоснуться с чудом преображения собственной души и отношений между людьми.

Этот взгляд на человека, эта христианская антропология на протяжении нескольких последних веков яростно атакуется приверженцами всех прочих теорий о человеке.

Несмотря на кровавый опыт всяческих «измов» и родоплеменной вражды, почему-то очень многие люди именно христианству отказывают в здравом взгляде на вещи. Наличие греха в человеке подтверждается вновь и вновь, но грех вовсе не хотят видеть, признавать объективным фактором. А в случае с либерализмом проявления греха к тому же возводят на пьедестал, объявляют грех сверхценностью.
Человеколюбие до конца

В нашем разговоре до сих пор не прозвучало слово «гуманизм» (а именно этому понятию мы посвятили «Тему номера» журнала). Что ж, пора его произнести.

Какая связь между всеми этими вышеописанными «измами» и гуманизмом? А связь такая, что все возникшие в эпоху Возрождения, в Новое время «измы», громко заявившие себя уже в XIX веке, апеллировали именно к гуманизму, прикрывались им, объявляли себя гуманистическими теориями. То есть теории истинно человеколюбивые. В отличие от христианства.

Сейчас уже совершенно очевидно, как провалилась идеология коммунизма, провалилась идеология национал-социализма, да и тупик радикального либерализма очевиден уже огромному множеству людей. Но в чем причина их провала? В непризнанном адептами «измов» фундаментальном противоречии. Поскольку, отвергая идею божественной природы человека, проблему греха как главную причину нашего несовершенства и утверждая целью устроение земного и без-божного рая, эти теории, при всех клятвах в любви к человеку, демонстрируют чудовищный дефицит человеколюбия.

Признание греха как болезни помогает, ненавидя грех, при этом жалеть и любить грешника. А вера в Бога и приход в Церковь дает понимание, что любой человек, независимо от национальности или положения в обществе, может найти путь покаяния и быть соучастником преображения мира. Христианство — при всех многочисленных искушениях, через которые прошел церковный народ, при всех его слабостях и уклонениях к племенным или социальным доктринам, все же остается верным подлинному человеколюбию.

***
…Мы не знаем, как дальше сложится история человечества. Быть может, возникнет какой-то новый глобальный «изм», может, нас ждет погружение в родоплеменное сознание, когда жители одной деревни станут вести охоту на жителей другой. Будет ли в новом мире место какому бы то ни было гуманизму, неизвестно.

Но человеколюбие — останется. Во всяком случае, до тех пор, пока живо христианство. Христиане всегда знали, что здесь, в земной жизни, в этом мире, это человеколюбие оценено и вознаграждено не будет.

Для христианства человек — единственное создание в нашем огромном мире, не принадлежащее этому миру целиком, несущее в себе образ Творца, и потому — являющееся главной ценностью этого мира. Для гуманизма человек тоже — главная ценность. Но вне перспективы богоподобия ценность эта оказывается лишенной основания, размывается и превращается в сухую формулу. Собственно, гуманизм и возник в эпоху Возрождения как некий извод христианского понимания человека, из которого был выхолощен важнейший его смысл — любовь к человеку невозможна без любви к Богу, а любовь к Богу невозможна без любви к человеку.

Любовь к человеку в христианстве — это путь, жизнь, это единственно возможный способ существования и выражения любви к своему Создателю.

Христиане не ожидают полной своей победы в этом мире, и, более того, помнят Откровение Божие о финале человеческой истории.

Но именно поэтому они уверены, что любовь неизбежно восторжествует и встреча с Богом непременно произойдет. Несмотря на все «измы». При всех наших слабостях. Как писал апостол Павел в Первом послании к коринфянам: Любовь никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.

SOURSE: foma.ru