Письма от Валентины

— Он не заставит меня этим заниматься. Пусть увольняет, хватит с меня.

Андрей оторвался от рисунка и посмотрел на Вологина.

— Кто не заставит? Заниматься чем? — спросил он, глядя, как Вологин быстро насыпает в стакан три ложки растворимого кофе.

— Кто-кто… Редактор наш главненький. — Вологин полез в карман за сигаретой. — Он блаженный. Ему нужен очерк о человеке. Чтобы я поехал на фабрику, просидел там день или два, и написал… Слушай внимательно: о-текс-тиль-щи-це. Не слабо, да?.. Это, говорит, «человек труда». Нужен житейский, нет, даже чтобы лирический! Лирический!!! — очерк. О текстильщице. «Исповедь текстильщицы», …

Вологин выругался, закурил и, усевшись, отхлебнул кофе.

— Ну а что тут такого? — вступила из-за своего компьютера Ирка.
— Что такого?! — Вологин поставил стакан. — Ирка, я — обозреватель отдела культуры. Куль-ту-ры! Мне что с этими дурами возиться? они ж двух слов связать…
— Почему сразу «дурами»? Не обязательно… А наша газета — профсоюзная! Тема труда, и всё такое…
— Меня, Ир, это не волнует. Я с этими ткачихами только одно могу делать, знаешь чего? Знал я одну ткачиху, блондиночка такая из области…

— Перестань, — сказал Андрей, отложив фломастер, встал из-за большого своего стола и вышел, прикрыв за собою дверь.

***

Они были знакомы с детства, с восьми лет, когда Андрей впервые отправился за город, в место, называвшееся «пионерский лагерь». Ему очень не хотелось ехать туда без мамы, среди множества незнакомых ребят. И ощущение сосущей тревоги не покидало его, особенно ночью, когда он лежал среди спящих и не мог уснуть.

Валька не сразу выделилась из круга сверстниц, и первое лагерное лето оставило только лёгкое облачко: тонюсенькая девчонка с соломенными ресницами.2

На следующий год он снова поехал туда, и снова увидел Валентину и теперь прочно запомнил её. И особо запало ему в душу, что она стала первой девочкой в жизни, с которой довелось танцевать.

Балов в лагерях не давали, для старших гремела дискотека, а у младших был свой «голубой огонёк». Пили чай, показывали номера самодеятельности, а потом свет притушили, и заиграла музыка. И Андрей сразу же пригласил Валю. Весь вечер они танцевали вдвоём, он сцепил руки у неё за спиной, а Валентина обнимала его за плечи.

Они почти совершенно не говорили, танцуя, и те танцы запечатлелись в нём ощущением сладкой тревоги и лёгким запахом её тела. Он мог и через много лет угадать её по этому аромату, и когда однажды Валя приезжала к нему в гости вместе с подругою (в которую Андрей был безответно влюблён), Андрей вышел украдкой в прихожую и, убедившись, что никто не видит, зарылся лицом в Валькин плащ. Он сразу услышал знакомый запах валькиного тела и тут же вспомнил свежий воздух ночи, который вдыхал, стоя у окна, когда танец заканчивался и они отходили друг от друга. И так простоял, уткнувшись в её плащ, целую минуту, не понимая, что такое на него нашло…

Андрей ездил в лагерь каждый год.

Кроме всех детских его увлечений, была у Андрея одна серьёзная привязанность: он очень любил рисовать.

Он рисовал постоянно, происходила лишь смена тем: от древнегреческих воинов к фантастическим пейзажам и закатам фиолетовых солнц; от водолазов на дне к копиям римских бюстов.

В то лето его заметил художник, подрабатывавший в лагере оформителем. Андрей часто стоял у него за спиной и следил, как ложатся на расчерченную стену спелые краски, загораются буквы, и подавшие друг другу руки три больших человека приобретают цвета кожи: белый-розовый, жёлтый и тёмно-коричневый.

Художник отпрашивал Андрея на этюды и, взявши акварельные краски, альбомы, бутылки с водой, вёл его далеко на лесные лужайки, к перекрестьям деревенских дорог. И там учил его намывать бледные фоны земли, трав и неба, и лишь после этого рассеивать в зелени цветы — колокольчики, васильки, цветки львиного зёва, населять небо птицами, изображать одинокое дерево среди невыкошенного золота. Он говорил: «Андрей, это серьёзно. Ты должен учиться. Если хочешь, я помогу тебе. У меня есть один знакомый в художественной школе, и…»

Тогда-то, вглядевшись в окружающий мир, Андрей впервые посмотрел и на Валентину. Посмотрел даже слишком внимательно, изучил её худенькую фигурку, коленки с выпирающими косточками, волосы и ресницы, похожие на выгоревшую солому. И понял, что она некрасива, и что если и сам он думает, что Валька некрасива, значит, он не сможет влюбиться в неё. Ему было одиннадцать, и он думал, что уже взрослый.

Однако танцевали они по-прежнему вместе, и прошёл ещё год, прежде чем Андрей впервые пригласил на танец не Валентину. А Валя, как-будто понимая свою долю и заранее мирясь с нею, не обиделась — и охотно танцевала с ним, когда девчонки, которыми он увлекался, были заняты…

Потом они переписывались. Андрей отправлял ей рисунки на самодельных открытках и рассказы о местах, куда их возили на первые в его жизни пленэры. А Валентина присылала ему свои неумелые детские сочинения про чёрного котёнка по имени Уголёк и писала, между прочим, что в их посёлке все мальчишки и девчонки влюбляются, и что папа её часто бывает в плохом настроении…

Когда они встретились на следующий год, он понял, что они стали другими. Перед ним снова стояла Валька, но это была уже не девчонка, а худенькая, стройная девушка… Рядом с Валей Андрей увидел Людмилу. У Людмилы были тёмно-карие внимательные глаза и тёмные завивавшиеся волосы. И Андрей влюбился…

Это чувство не прошло за лагерную смену, не сгорело с пожелтелой листвой, не забылось за рисованием кувшинов и гипсовых форм. Глухой осенней ночью он вдруг проснулся оттого, что кто-то стонал, и тут же понял, что это стонал он сам. Ему было четырнадцать. Он сел на кровати. Потом встал и осторожно, чтобы не будить маму за стенкой, стал бродить по комнате. До утра он не знал, как избавиться от горчайших своих мыслей, и только вместе с поздней зарёю нашёл выход.

Андрей бросился к старому портфелю, куда складывал тетрадки, открытки и письма. Он перетряхнул портфель и нашёл Валин адрес на конверте с портретом лётчика-космонавта. Теперь всё его будущее зависело от Валентины. И Валентина прислала ему адрес, приписав, что Людмила его пока не любит, но конечно же полюбит Андрея, когда лучше узнает. И очень хорошо, что он решил ей писать…

***

Хотя Андрей любил безответно, письма его Людмиле нравились. Он посылал ей свои самодельные открытки, наброски, которые делал во время поездок, он писал из разных мест и знал, что рисунки его Людмила старательно раскладывает на своём столе, закрывая тяжёлым зеленоватым стеклом.

Иногда она вместе с Валей приезжала в Москву, и они втроём гуляли и заходили к Андрею в гости, однако встречи эти не сближали Андрея с Людмилой. Валентине часто приходилось вмешиваться в их споры, чреватые взаимной обидой, и она мягко уговаривала их и мирила.

Андрей не решался писать Людмиле о своих чувствах, и всё, что копилось в нём, заклеивал в конверты, где в графе «Кому» значилось: «Козыревой Валентине». Валя отвечала ему, что не надо терять надежды, что рада была видеть его и Людмилу, и — о своём отце, который может простудиться, потому что часто спит на холодном полу.

Валентина отвечала на каждое его письмо. Прошёл год, а потом ещё, от безнадёжной любви своей Андрей начал уставать, и Валя снова писала, чтобы он не расстраивался, и что главное, чтобы всё у него было как можно лучше.

Наступила пора выпускных балов, в Валиных письмах зазвучала надежда стать учительницей, но в середине лета Андрей прочитал у неё что-то о проходных баллах в «педе», двойке по русскому языку и вспомнил, что, действительно, в её письмах было очень много ошибок…

Сам Андрей легко поступил на «худграф», сразу новые товарищи обступили его, и в первый же день они отметили своё студенчество. Андрей выпил водки, закусывая её помидорами и плавленным сырком «Дружба». Он был счастлив.

***

Чувство к Людмиле потускнело вместе с первой студенческой осенью. Он бродил с друзьями и новыми подругами, звал на этюды Танюшу, поражаясь глубине её синих глаз, но всё ещё тревожился от того, что «вечная» любовь его вдруг оказалась недолгой. Тревожась, он писал Валентине, и впервые попросил прощения, что наверное, мучал её, но она отвечала в том смысле, что разве можно так думать и что это должно было кончиться, а для неё… А ей ничего не нужно. Только бы он всегда был бы счастлив:

«Мы же друзья, я вот счастлива — у меня такой хороший друг как ты. И я бы ну всё сделала, чтобы у тебя жизнь шла как можно лучше. Андрей! Пусть у тебя случается только хорошее»…

У самой Валентины, по словам её, жизнь шла нормально (только вот по-прежнему пил отец) она пошла на ткацкую фабрику и поступила в текстильный техникум. На фабрике Валю хвалили, в техникуме училась она на «хорошо» и «отлично» — и дальше в письме Андрей обнаружил табличку: график учёбы-работы и дни, когда Валя могла бы приехать к нему в Москву.

Над этим графиком он задумался, и ему стало вдруг страшно и одновременно очень желательно её увидеть. Он встретил Валю и пошёл вместе с ней от вокзала к центру. Впервые они шли совершенно одни, и говорили по-взрослому: он о своём призвании художника, а она о том, что отец её очень пьёт и если станет так пить, то она боится, что с ним дальше будет.

Они погуляли, прокатились в метро, Валентина сказала, что уехать хочет на пригородном автобусе. И там он в последний раз увидел её — худенькую, с выгоревшими ресницами, сероглазую. Он пожал Валину руку, она вопросительно посмотрела на него, а он — на неё. И душа его ответила, что он всё же не любит, не может полюбить Валентину…

Он перестал ей писать, но письма её по-прежнему лежали в пакете наверху, и убрать их подальше он не хотел. Валя позвонила ему только однажды, и Андрею стало неловко, что она позвонила после того как уже год он не писал ей.

— Андрей. Как у тебя?.. Извини, что я тебя дёргаю, но … Мне, знаешь, некому сказать… Вчера умер папа…

Андрей молчал и чувствовал, что ноги у него одеревенели.

— Что же ты молчишь? Почему ты ничего мне не скажешь?! — голос её вдруг зазвенел и оборвался.

Андрей молчал, и ему становилось не по себе от этого. Он хотел найти слова для неё, он написал столько писем, полных самых разных, нежных и искренних слов… Но он всё молчал, тупо разглядывая кухонный стол.

— Нет, я не молчу… — промямлил, наконец, Андрей и снова погрузился в немоту.
— Прости меня, Андрюша. Пока, — послышалось в трубке.
— До свидания, — выговорил он и стал слушать, как пульсируют, чуть фальшивя, коротенькие гудочки.

С тех пор она уже не звонила ему, и никто никому не писал. Но иногда, если Андрею вдруг становилось зябко и неприютно с самим собою, он доставал пакет и всматривался в её почерк, всё яснее понимая с годами истину, которую Валя умела таить с ранних лет, а он по юности не разглядел.

Да по правде сказать, разглядеть-то и не пытался…

В такие моменты он, вспоминая себя, с удивлением обнаруживал, что плохо помнит парней, которых считал когда-то лучшими друзьями, и девчонок, в которых влюблялся. И лишь лицо Валентины он видел отчётливо, так что сейчас мог легко написать по памяти её портрет.

Однажды, не выдержав, он сел за стол и написал ей. Он писал обо всём, что с ним было за эти годы, о неудачах и том, как странно течёт его жизнь. Андрей набрасывал рисуночки на полях, чтобы были яснее чувства, его наполнявшие. И заклеив конверт, отправил его по старому адресу.

Когда пришёл ответ, он сразу понял, что письмо написано не Валентиной, вскрыл, и прочтя краткую записку от валентининой мамы («дорогой товарищ, Валя давно уже замужем и детки подрастают, она на фабрике и снова волновать её и напоминать не нужно, уж и так сколько девочку мучал»), он почувствовал холод, как если неожиданно оказаться раздетым на улице. И всё же заставил непослушные губы прошептать: «Ну и слава Богу, раз уж так вышло…»

Жизнь двинулась дальше. Когда его будущая жена посмотрела на него и сказала: «Я хочу знать, что было у тебя до меня», он пошёл в комнату и достал из папок с бумагами пакет. Прочитав, она сказала: «И ты тогда не понял, что она…» Он не ответил, а только слабо помотал головой. Жена погладила его руку и бережно отложила письма…

***

С тех пор прошло много лет. Он работал художником в газете, дети подрастали. И когда жена молилась утром, а Андрей, притворясь спящим, слушал, как она перечисляет его и себя, детишек, родственников, друзей и знакомых — то всякий раз с нарастающим волнением в душе он ждал того момента, когда жена его произнесёт:

«И Валентину. Спаси её, Господи».

SOURSE: foma.ru